Если связь между рождаемостью и благополучием родителей в условиях натурального хозяйства так очевидна, то почему ученые- демографы до сих пор не додумались восстановить эту связь в условиях индустриального общества? Неужели люди, профессионально занимающиеся демографией, могут не понимать таких простых вещей, как связь многодетности с экономической выгодностью или невыгодностью детей для родителей?
Обратимся к лидеру советской, а теперь русской демографической науки, горячему стороннику теории демографической революции (которая после краха Октябрьской революции была переименована в теорию демографического перехода) академику РАЕН Вишневскому.
Академик РАЕН Вишневский
Прямо отрицать очевидные экономические основы высокой рождаемости в дореволюционной России и вытекающие из них культурные установки он не может. Вот что он пишет в своей книге «Серп и рубль. Консервативная модернизация в СССР»:
На протяжении столетий для русской культуры была характерна ярко выраженная пронаталистская ориентация. Религиозные предписания, народные представления и обычаи, карпогенические обряды — все подчеркивало желательность рождения детей, бездетность рассматривалась как несчастье и т.п. «У кого детей нет, во грехе живет» (Даль 1984: 297), — пословица точно отражала народные взгляды на этот счет. Православие считало рождение детей единственным оправданием половой жизни в браке. Во многих пословицах в весьма одобрительных тонах рисуется образ многодетной семьи: «У кого детей много, тот не забыт от Бога», «Один сын — не сын, два сына — полсына, три сына — сын (Там же, 298). Таков же обычный мотив колыбельных песен: «Бай-бай! Бай-бай! Семерых Бог дай!» (Мартынова 1975: 145) и т.д.
Однако современные демографы часто не довольствуются признанием несомненных пронаталистских установок традиционной культуры и пытаются подвести под них понятное сегодняшнему человеку рациональное основание — прежде всего экономическое. Широко распространено противопоставление былой экономической заинтересованности и нынешней незаинтересованности родителей в большом числе детей (Сови II: 180; Коул 1979: 94; Борисов 1976: 183). Считается, что в результате общих социально-экономических изменений в современном мире дети из носителей экономических преимуществ превратились в экономическую обузу. Особой популярностью пользуется теория австралийского демографа Дж. Колдуэлла: межпоколенный поток экономических благ, который во всех традиционных обществах направлен от младших поколений к старшим, в современных обществах меняет направление на 180 градусов, что приводит к потере заинтересованности родителей в рождении детей (Caldwell 1976: 345).
Казалось бы, у человека всё в порядке с головой. Однако дальше он начинает доказывать нечто совершенно противоположное:
«Конечно, увеличение числа детей означало для семьи и увеличение числа рабочих рук и могло способствовать ее экономическому благосостоянию. Но почему-то в литературе намного чаще встречаются свидетельства того, что рождение детей, особенно когда оно вело к многодетности, далеко не всегда рассматривалось как благо.»
Для доказательства того, что никакой экономической выгоды от детей в крестьянской семье не было, он использует подлог - понятие «убыток» он подменяет понятием «расходы». Расходы есть во всяком деле, вопрос в том, перекрываются они доходами или нет. Вместо того чтобы проанализировать экономику детопроизводства, соотношение доходов и расходов на детей, сроков окупаемости человека, Вишневский на протяжении нескольких страниц пытается внушить читателю, что рождение и воспитание детей в крестьянской семье было сопряжено с расходами – как материальных средств, так и здоровья. Делается это, опять-таки, без каких-то расчетов, с помощью пословиц, поговорок, народных песенок и высказываний известных людей о том, каких трудов стоят дети. Вишневским приводятся высказывания крестьян (в литературе и в поговорках) о желательности смерти детей как освобождения родителей от обузы. Иначе как демагогией эти далекие от науки приёмчики назвать трудно. Конечно, когда ребенок умирает, а мать ничего поделать (из-за недоступности медицинской помощи) не может, она вынуждена искать утешения в выражениях типа «бог дал, бог взял» и т.п. Но строить какие-то выводы на таком материале для ученого недопустимо. От ответа на вопрос, выгодны были дети крестьянину или убыточны, он благополучно уклонился.
То, что именно экономическая выгодность детей для родителей лежит в основе многодетности, у Вишневского, всё-таки, порой непроизвольно прорывается. Так, в книге «Демографическая революция», он пишет, что во времена мануфактур, когда детский труд широко применялся фабрикантами, семьи рабочих в городах были многодетными, потому что дети приносили в семью доход: « на ранних этапах развития промышленного капитализма, когда был широко распространен ранний труд детей, многодетность семей даже стимулировалась «той премией за производство рабочих детей, которую дает их эксплуатация» (стр.113).
Причиной падения рождаемости Вишневский считает увеличение стоимости людей, т.е. увеличение расходов семьи на воспитание работника, подготовленного для современного высокотехнологичного производства. Как говорил Ленин, «лучше меньше (детей), но лучше (воспитывать)». Опять-таки, Вишневский упорно не хочет видеть разницу между затратами и убытками. Хорошо, семья тратит гораздо больше средств на воспитание квалифицированного рабочего (что, в общем-то, спорно, так как обучение детей происходит в школе, ПТУ, институте, а не в семье, причем при социализме это обучение полностью бесплатно, бесплатно оно и во многих капиталистических странах). Но ведь и квалифицированный рабочий производит гораздо больше, чем неквалифицированный. Дело, видимо, не в том, что возросли затраты на воспроизводство работника, а в том, что семья лишилась доходов от его эксплуатации. Вот здесь логика у Вишневского заканчивается, до этого он додуматься уже не в состоянии.
PS. Академик РАЕН - это не титул, а, скорее, диагноз.
